Подавляющее большинство россиян − почти две трети − назвали медведя наиболее удачным символом России. Некоторые видят в этом традицию, но само существование такой традиции − миф. Наши предки не ассоциировали свою страну с медведем, так делали их непосредственные враги, в первую очередь англичане. Почему же теперь мы перенимаем символы, которые изначально были русофобскими?

Интересно, что популярность медведя, как символа России, распределена по стране более-менее равномерно. Да, при ответе на вопрос социологов женщины вспоминали про косолапого хищника чуть реже, чем мужчины, а сибиряки и москвичи чуть чаще, чем все остальные, но усредненный рейтинг медведя – это почти 65%.

«Выявление символов и архетипов помогает понять состояние массового сознания. Россияне в этом смысле продемонстрировали традиционную приверженность образу медведя, олицетворяющего, по их мнению, нашу страну», – заявили по этому поводу в ФОМ.

Возьмем на себя смелость поправить социологов: «приверженность образу медведя» никак нельзя назвать для России «традиционной», эта ассоциация закрепилась совсем недавно – уже после того, как Олимпийский Мишка взмыл над «Лужниками» и полетел в свой сказочный лес. Более того, олицетворять Россию с медведем придумали ее геополитические противники, и в этом олицетворении немало из того, что мы понимаем под русофобией.

Изначально эта игра в ассоциации не имела под собой политики - только объективные частности. Медведь – крупнейший хищник европейского континента, а Россия – крупнейшая страна, за которой простирались еще более огромные и неосвоенные пространства. Греческие слова «север» и «медведь» различаются всего на одну букву. Наконец, еще во времена Московского царства Россия была поставщиком специфических товаров – медвежьих шкур и живых медведей, в том числе белых.

До определенного момента единственным источником знаний европейцев о Московской Руси были донесения дипломатов. Особняком в их ряду стоит посланник Священной Римской империи барон Сигизмунд фон Герберштейн – его записи были наиболее подробными и тщательными, а в итоге оформились в книгу «Записки о московских делах». Написанная на латыни в 1549 году, она переиздавалась десятки раз на всех основных языках Европы.

Никакой русофобии в этой работе и близко не было, просто медведь оказался частью особенно ярких, экзотических и запоминающихся сюжетов о «московской жизни». Речь шла, во-первых, о дрессированных медведях, которых водили по русским ярмаркам, во-вторых, об особенно морозной и длинной зиме 1526 года, когда оголодавшие шатуны (в том числе из числа дрессированных) не просто нападали на людей, а даже штурмовали дома.

В иллюстрации к работе барона, также ставшей классической, медведь впервые был использован в качестве виньетки на карте Русского царства.

Следующий расхожий сюжет на медвежью тему также пришел из дипломатических донесений и относится ко второй половине правления Ивана Грозного: европейцев впечатлило натравливание медведей на людей как способа казни.

В совокупности все это породило бренд «московского» или «русского медведя», которых демонстрировали в европейских цирках. Но знака равенства между страной и животным тогда еще не ставили – медведь был как бы особенностью России, но не ее символом.

Таковым он стал позднее – в первой половине XVIII века, причем всецело благодаря Британии и ее передовым позициям в печатном деле. Именно англичане создали серию гравюр, на которых Россия воплощалась в медведе, а первой из них стала «Европейская гонка». Позднее эта ассоциация была поддержана модой на анималистические карты, а еще позднее – на карикатуры.

В годы Крымской войны, когда европейцы писали о российском государстве особенно много нелицеприятного (ровно, как и теперь, это было намеренной политической пропагандой), восприятие России, как медведя, переняли французы, добавив к ней новые оттенки. Если у англичан русский медведь олицетворяет агрессивную силу и кровожадность, иногда – глупость, то у французов еще и неотесанность. Высмеивалась, в частности, попытка России-зверя стать частью «высшего света» – цивилизованного европейского общества.

Нужно понимать, что если, например, в русских народных сказках медведь является персонажем неоднозначным – иногда антагонистичным, но часто и добродушным, полезным, ведающим (потому и медведь – «медом ведающий»), то в традициях раннего европейского христианства он символизировал греховную природу человека и утвердился в культуре с преимущественно негативным ореолом как нечто гневливое, прожорливое, жадное и ленивое. 

Создатель Берлинской академии наук Готфрид Лейбниц называл русских «крещеными медведями», подразумевая именно дикость – при том, что медведь используется как символ самого Берлина с XIII века. Впоследствии эту аналогию использовали также нацисты, причем «советский медведь» от ведомства Геббельса имел еще и характерный «еврейский» нос.

Из Европы медвежий образ России в начале XIX века перекочевал в Америку, но с учетом другой политической традиции и особо теплых отношений между Россией и США того времени поменял знак. Для американцев русский медведь – это сила и мощь «в хорошем смысле», без отрицательных коннотаций и «фиги в кармане».

Перелом случился во времена холодной войны, когда карикатурное изображение СССР в виде агрессивного медведя превратилось в смысловой штамп, до сих пор использующийся как в американских, так и в европейских СМИ.

 

Неудивительно, что еще десять лет назад медведь, как символ России, доминировал в ассоциациях именно американцев, опережая Красную площадь, автомат Калашникова и матрешку. В самой России он занимал только четвертое место, уступая двуглавому орлу, Кремлю и березе, следует из исследования доктора социологических наук Татьяны Рябовой из Ивановского государственного университета.  

Получается, теперь мы переняли тот символ, который использовали против русских в уничижительном смысле и в пропагандистских целях. В этом есть что-то от Достоевского, чтоб не сказать от Захер-Мазоха.

Другое дело, что это нельзя трактовать как признак слабости – подверженности западной пропаганде. Наоборот, это признак силы – намеренного переделывания образа под себя, изменения его смысла. В массе своей советские граждане, разумеется, не знали, что в американских карикатурах их страну изображают в виде медведя, но «верхушка» была в курсе этого. Олимпийский Мишка – это в том числе попытка сломать суть закрепившейся ассоциации, радикальный перенос акцента с агрессивности на добродушие.

Следующий шаг – возвращение к силе, но уже за вычетом агрессии. «Большинство участников опроса, считающих медведя подходящим символом (33% от всех опрошенных), поясняя свою точку зрения, акцентировали внимание на мощи этого зверя», – подчеркивают в ФОМ.

«Да, скифы мы», – писал поэт Блок по отдаленно похожему поводу.