Если вы вдруг пропустили, то у нас тут очередное обострение с Белоруссией. Там все дымится и бурлит – резкие слова официальных лиц, сливы о подковерных раскладах. В России же практически штиль на эту тему.

Если вы вдруг пропустили, то у нас тут очередное обострение с Белоруссией. Между прочим, весьма серьезное, во всяком случае, если читать белорусские источники, причем что пророссийские, что прозападные, что националистические, что еще какие угодно. Там все дымится и бурлит – резкие слова официальных лиц, сливы о подковерных раскладах и закулисных договоренностях, аналитика пятидесяти разных уровней и сложносочиненные прогнозы с прямо противоположными предсказаниями.

В России же практически штиль на эту тему.

СМИ мимоходом публикуют новости текущего противостояния. Вчера, например, Россельхознадзор заявил, что рассмотрит вопрос о прямых поставках подкарантинной продукции, то есть прощайте белорусские креветки и манго. Аналитики и вовсе минимум – и на цензуру не спишешь, потому что в соцсетях та же равнодушная тишина. Лишь отдельные российские блогеры лениво постят сообщения и комментарии по поводу происходящего, но видно, что широкие массы интересующейся политикой общественности все это совершенно не цепляет. Про остальных граждан и говорить не приходится.

Подобное безразличие россиян к российско-белорусским трениям может показаться немного странным, учитывая, что еще совсем недавно общественный накал, например, по российско-украинским делам захлестывал по обе стороны границы... Впрочем, это очень важное уточнение – про «совсем недавно». Ведь с Украиной тоже все изменилось.

Любой пишущий про политику журналист вам скажет, что Украина перестала цеплять российскую аудиторию. Больше четырех лет с 2014 года украинская тематика была «палочкой-выручалочкой» для российских СМИ (во всяком случае, пишущих – которые пристально отслеживают статистику посещаемости и читаемости материалов и, как следствие, тем, привлекающих внимание аудитории). Больше этого нет. Где-то в прошлом году данный механизм окончательно сломался, и Украина перешла в общий список тем, публикации по которым теперь нечасто пробивают планку обычного – весьма умеренного – интереса публики.

Там, где два–три года назад украинская проблематика занимала временами чуть ли не половину публикуемых материалов, теперь она появляется редкими островками в потоке совсем других тем и вопросов.

Украина перестала быть нашим людям интересной. И создается отчетливое ощущение, что безразличие российского общества к нынешним разборкам с Белоруссией имеет непосредственное касательство к данному феномену.

Безусловно, частично это связано с общей усталостью российского общества от политики после нескольких лет концентрации на ней. Социологи фиксируют повысившуюся аполитичность россиян. Да и самому это можно ощутить как в личном общении, так и в лентах соцсетей, все больше переключающихся на котиков, футбол и тонкости выращивания орхидей в домашних условиях.

Но думается, что дело не только в этом. Популярным является мнение, что многолетние российско-украинские разборки стали для нашего общества способом переосмыслить, пережить болезненную трансформацию того, что мы традиционно называли братскими отношениями.

Но у этого процесса был и иной аспект – касавшийся не отношений между людьми, а отношения к другим государствам. И по-своему это был ничуть не менее масштабный процесс.

Общее советское происхождение, да еще дополненное упадком России в 1990-х, обеспечило то, что все постсоветские государства изначально воспринимались российским обществом как равные и равноправные их собственному государству.

С середины 2000-х начались процессы, в результате которых один за другим соседи в наших глазах стали перемещаться резко вниз в неформальной иерархии государств, превращаясь из равных партнеров (иногда даже опасных соперников) в маловлиятельные окраины, на которых нет смысла обращать внимания и которые не вызывают никакого особого интереса в политическом смысле. Этот путь прошли Молдавия с Грузией, Средняя Азия, Прибалтика...

С Украиной было тяжелее всего – именно в силу культурной и этнической близости двух обществ. Там же, по сути, такое же население, что и в России, значит, по логике, и государство должно быть похожим на российское – по степени дееспособности, эффективности, продуктивности и просто статусу.

Нашим людям, включая автора текста, пришлось потратить немало усилий и времени, чтобы у них в голове уложился факт, что это не так. Да, все очень похоже и близко, почти Россия – а на выходе failed state. И это, наряду с рядом других обстоятельств, кардинально изменило взгляд российского общества на окружающий мир.

Взгляд этот, надо признать, несколько высокомерный и, можно даже сказать, обидный для многих. Он сводится к тому, что Россия – великая держава и один из главных мировых центров силы. Считанное количество государств мира имеют возможности и силы говорить с ней на равных. А все остальные, включая наших постсоветских соседей, находятся сильно ниже в мировой табели о рангах, и проблемы, даже если таковые возникают в отношениях с ними, в абсолютном большинстве случаев слишком незначительны в российских глазах, чтобы уделять им большое внимание.

Собственно, текущая ситуация с Белоруссией является ярким примером данного подхода. В нынешнем обострении белорусские власти откровенно нервничают, совершают резкие телодвижения и позволяют себе странную риторику, что очень наглядно показывает, сколь многое стоит для них на кону. Политически активную общественность республики потряхивает вслед за властями.

А для России – и государства, и общества – все происходящее не более чем второстепенный по значимости вопрос, который решается в фоновом режиме параллельно с множеством куда более значимых и масштабных задач. Ничего удивительного, что уровень общественного внимания к данной теме у нас также оказывается полностью соответствующим данному подходу.