Уроки украинского. Стоит ли продолжать?

Говорение по поводу рождения «нации» напоминает скорее ритуальное заговаривание на хуторе близ Диканьки.

Для себя я еще не разрешил одно важное противоречие. С одной стороны, я очень хорошо понимаю, что про пост-майданную Украину смотреть, читать и говорить надо. И её, Украины, не может быть много в медиа-поле, потому что это про нас. Потому что нам наглядно показывают на себе, «как может быть, если»…Одна < пока или уже?> не случившаяся страна показывает нам на себе, а на себе обычно не показывают. Кроме нас. В ХХ веке мы обильно и опасно показывали всем на себе. Теперь показывают нам. И нужно смотреть и смотреть. И вроде бы нужно непрерывно говорить, изговаривать из себя «украину», «майдан» и прочую чепуху.

С другой стороны, меня не оставляет подозрение, что наше обильное говорение о пост-майданной Украине как бы онтологизирует, обращает в реальность странные химеры, которые бродят сегодня по степям Украины. Мы наделяем этот дурман вербальной плотью. Эфемерное, сугубо выдуманное и придуманное мы таким говорением наделяем статусом реального.

И что же делать? Все равно говорить. И не уставать. Пусть эти призраки воплотятся. Пусть. Мы тогда сможем победить их огнём и мечом. Так у нас лучше получается. Мы пока ещё не умеем побеждать грезы и наваждения. Мы только учимся. И нам приходится говорить о сегодняшней Украине, потому что пока ни о чем другом говорить не получается. Некой <даже провокационной> версии нашей судьбы, проекта будущего у нас пока нет. Мы сейчас гулко, оглушающе трезвы. И это уже немало. Наши наваждения почти развеялись, испарились. Новые же ещё не придумались. Поэтому поговорим об Украине, тем более что второй украинский майдан и реальность, им порожденная, - это, пожалуй, самые задокументированные, самые просвеченные, самые застенографированные в истории подлость и  коллективное умопомрачение. И усилие, запор революции. Хочется это кому-то или нет, но второй майдан – это проект революции. По замаху, по глубине чаемых перемен (не будем вдаваться в споры о термине «революция») точно. Майданные элиты замахнулись на очень фундаментальные вещи: институциональный ландшафт, коллективную память, экономический уклад, язык, демографию, системы образования и здравоохранения и т.д. и т.п. Селянско-хуторянские социальные инженеры разошлись не на шутку. Доигрались по сути до почти-сноса государства как такового. Доигрались до состояния «безгосударства», если использовать словарь Ивана Грозного.

Сегодняшняя Украина – это скорее ситуация. Ситуация «Украина». До сих пор украинская государственность, страна Украина,  демонстрируют онтологическую ненадежность. Говорение внутри самой Украины по поводу рождения «политической нации» после победы второго майдана напоминает скорее заговор, ритуальное заговаривание на хуторе близ Диканьки. На самом деле, на окраине русской ойкумены случилась ситуация «Украина», сценарий «Украина». В «украину» вляпалась значительная часть поздне-советского имперского населения, собранного из самых разных уголков великой страны. Щирыми украинцами, самостийными элитариями вдруг стали выходцы из Мурманска, Перми и Курска, люди с самыми неожиданными фамилиями. Сейчас они отказывают нам в праве на говорение об Украине. С этим я совершенно не согласен.

Мы, коллективные пост-советские «все», имеем редчайшее право на суждение об Украине согласно многочисленным «потому что». Второй украинский майдан действительно как-то по-настоящему зацепил. Вот это «мы один народ» после 1991 года впервые актуализировалось. Раньше нам было как-то не до них. Очень многое подразумевалось, но не проговаривалось, не чувствовалось. А если и проговаривалось, и чувствовалось, то немногими. Мне кажется, если мы и потеряли Украину, то скорее в 1991 году. Последние же пять лет мы её обретаем через заново-узнавание. Пусть так, пусть и через беду и горе, но сейчас только и началось обратное обретение Украины. Многие, очень многие из нас, уже знают дурацкие имена их немного смешных, каких-то кукольных, несерьезных политиков. Аббревиатуры СБУ, СНБО и прочие для многих уже что-то значат. Многие из нас вполне понимают нехитрый и во-многом искусственный суржик украинских медиа. Нам он понятен, потому что все те, кто говорят на нем (политики, медийные лица), сами осуществляют мучительный перевод с думаемого русского на дурацкий украинский, официозный, бедный. Мы за ними успеваем. Вообще наблюдение этого натужного коллективного усилия нерусскости, усилия быть нерусскими, вызывает даже некоторую жалость.

После демонстрации моей ангажированности, а я не верю в объективность, но как раз уверен, что натужное усилие «объективности» исказит то, как мне кажется, важное, чем хотелось бы поделиться с читателями, я  хотел бы поделиться с читателями некоторыми наблюдениями, которые не очень чётко и громко, а значит немного неполиткорректно, артикулировались в нашем медийном поле. Если же все-таки артикулировались, то не грех невольно повториться. Самое главное – не поддаться греху уныния.

1) Не уверен в том, что многие заметили одну интересную тенденцию. Русский язык, сегодня маргинализируемый в медийном, символическом поле Украины, за короткий срок стал языком правды, языком реальности, языком честности, языком нонконформизма. На наших глазах случился интересный перевертыш. Если к началу ХХI века усилиями новорожденной украинской поп-культуры украинский же язык оказался модным, свежим и актуальным, если в первые годы победившего второго майдана переход на украинский был важным жестом (жители соцсетей помнят этот переход на украинский очень многих людей с совершенно русскими фамилиями), то уже сегодня украинский стал строительным материалом жуткого по стилистике, чудовищно архаичного и лицемерного официоза. Довольно искусственный, вечно подстегиваемый административными украинизациями, этот странный суржик опять стал строительным материалом административных презентаций. Украинский язык стал языком принуждения, насилия. Украинский язык, еще не ставший,  сегодня обслуживает какую-то чудовищную машину по производству пошлости. Русский же обрел сегодня какую-то особенную свежесть, энергетику. Избавившись от необходимости обслуживания грязненького государственного быта, русский язык в сегодняшней Украине обрел очень особенный статус. Сможем ли мы воспользоваться этими шансами в осуществлении нашей «мягкой силы»?

2) Нельзя не заметить пришествие нового украинского холопа. В украинском медиа-поле, по сути отданном на откуп пост-советской провинциальной реинкарнации русской интеллигенции и довольно внушительной поросли вскормленных грантами нестарых лицемеров, разгоняется ненависть к «совку». О «совке» на Украине сегодня очень много говорят. «Совок» - это то, что нужно изживать в себе и других. «Освобожденному» от «совка» пересичному украинцу поется осанна. Ему льстят, его называют существом свободным, даже свободолюбивым. За всей этой публицистической словесной шелухой скрывается самое главное – вопиющая социальная деградация, следствием которой стал приход нового украинского холопа, который имеет два источника, двух «родителей». Первый – масштабная миграция хуторского, рогульского элемента в большие города и прежде всего в столицу. Они принесли в стремительно деградирующий социальный ландшафт украинских городов свою рогульскую мечту запановати, стать паном в нехитрых пан-холопских отношениях, в которую стали вовлекаться стремительно люмпенизируемые горожане, второй родитель нового украинского холопа. Брошенный государством, имперский человек априори беззащитен, менее конкурентоспособен перед лицом человека микро-общинного. Имперский человек, ругаемый «совком» и «патерналистом» homo soveticus - как мы уже понимаем это сегодня – это невероятный, мощный социальный и антропологический феномен:  человек, обладающий способностью к имперскому государству, этому цивилизационному хай-теку, носитель государственного инстинкта. При должном качестве элит такой человек способен творить чудеса: летать в космос, совершать невероятные открытия, создавать великую культуру, побеждать всех врагов. Оборотной стороной этой включенности в сложнейшую ткань имперской государственности является делегирование массы важных функций государству. Брошенный государством, этот человек на время оказывается беспомощным, уязвимым. Если раньше украинский горожанин, включенный в высокотехнологичное производство, или в административную систему, или в культурную отрасль, мог позволить себе легкую фронду, мог даже противопоставлять себя предсказуемой в своих реакциях государственной машине, следующей определенных правил. Более того, эта фронда могла даже повысить социальную капитализацию в кругу «своих». Сегодня же все стало проще. Мифический «режим» заместили «паны» всех мастей, которые могут прострелить ногу, избить до смерти, спустить собак, отобрать «майно», или подбросить немного денег на жизнь…Стоит крепко задуматься о том, как нам, имперским по сути людям, страховаться от необязательности и ветренности, внушаемости и регулярной готовности все слить наших элит, не превращаясь в мелкие общинки простенько думающих и действующих простеньких людей.

3) Совершенно неожиданно обнаружилась чудовищная глубина интеллектуальной нищеты нашей либеральной интеллигенции. И раньше я не питал иллюзий на предмет интеллектуальной мощи наших туземно-аборигенных «либералов». Производство мыслей никогда не было коньком наших «западников». Однако они всегда умели довольно бойко выдавать публицистику, эту вербальную кодификацию чужих мыслей. Украинский второй майдан – мощное приглашение к мышлению по поводу разворачивающегося на твоих глазах. Я ждал непосредственных реакций от людей, которые быть может и верны либеральному кодексу, но и не утратили интеллектуальной честности. За редчайшими исключениями, этого не произошло. Поражает мощная выстроенность либеральной матрицы у нас. Пугает почти зомби-качество наших «либералов». Мне кажется, мы переживаем завершение двухсотлетней традиции вообще-говорения, вообще-дискуссии «западников» и «почвенников». Уже сегодня русский «либерализм» обозначил свое зияющее отсутствие в интеллектуальном поле. Он пока ещё не умер только потому, что уже не находится неких смысловых крючков, поводов из мира мышления и идей для говорения о нем. Русский «либерализм», уходя в мир иной, демонстрирует лишь некие техники тела, какие-то провокативные жесты, какие-то дешевые и быстро забываемые медиа-поводы. По сути это предсмертные судороги. Необходимо задуматься о том, каким будет новый интеллектуальный ландшафт пост-советской России.

4) В последние 5 лет вскрылось наиважнейшее качество такого института как государство. Оказывается, простодушное государство государство, очень государственное государство с нотками авторитаризма и даже империи обладает важным, не ценимым нами ранее, качеством – честностью, честностью осуществления сверх-власти. Мы, здесь живущие, как оказалось, обладаем огромной роскошью знания, от кого или чего исходят властные импульсы. Понятно, что во многих вещах наши власти латентно или осознанно несуверенны, но мы хотя бы знаем их в лицо. Такой роскоши лишено большинство стран и народов. Нам не нужно продираться сквозь дымовую завесу представительской демократии и реальную завесу  сушащегося белья «глубинного государства». Мы ещё не научились производить видимость, спектакль «демократии», что может быть и не так плохо. Хотя тут можно и спорить. Во многих наших согражданах живет все-таки запрос на демократический спектакль.

Наши отношения с Украиной долгое время подпитывались кроме всего прочего мутной энергетикой непроясненности. Так бывает и в человеческих отношениях. Иногда бывает нужна некоторая туманность неопределенности, которая охраняет надежды на соцветье возможностей. Эти неопределенность и непроясненность могут подпитывать и не самые плохие иллюзии, волшебные заблуждения, которые часто бывают необходимым топливом для важных, иногда странных, поступков. Но на каком-то этапе появляется запрос на внесение ясности, которая может выражаться как в холодном, менеджерском «подбить бабки», так и в житейском, иногда истеричном «все с вами ясно». 2014 год стал очень важной отправной точкой для внесения ясности. Эту ясность не хотелось бы путать с похмельем. Нет. Это скорее наступление нового геополитического утра. Это подведение черты под вечером и ночью, полными всяческих бесов, Бабок Ёжек, каких-то странных теней на стене, подающих от фальшивого и ненадежного искусственного света. Трактовка крымских событий некоторыми у нас, как некого нового тумана  патриотизма и тому подобного, в корне неверна. В 2014 году наступило великое геополитическое утро, породившее в нас ослепляющую ясность. Нам если не всё, то многое стало ясно. Про себя и других. Солнечные лучи этого геополитического утра показали нам нашу комнату с ее кое-где обвалившейся штукатуркой, засаленными обоями, ободранной котом мебелью, пылью на книжных полках…Всё это мы видим отчетливо. Спасибо торжественной, вселяющей надежду ясности нашего нового геополитического утра. Из меня до сих пор не выветривается не истеричная, а какая-то очень глубокая, надежная и постоянная радость ясности. Даже счастье определенности, эйфория от осознания огромности предстоящей работы. А потому я хотел бы сообщить уже появляющимся у меня постоянным читателям о том, что этот текст – лишь короткое предисловие к большой серии текстов, которые я пока технически называю «украинскими уроками». Пока я вижу 27 уроков. Может их окажется немного меньше или больше. Попробуем?