Российская экономика неоднородна. В ней много нестандартных структур, существующих для выполнения столь же необычных функций — достаточно вспомнить, например, Внешэкономбанк, длительное время функционировавший в России с выданной еще в Советском Союзе лицензией, или Каспийский трубопроводный консорциум, на 24 процента принадлежащий государству, которое не должно вроде бы участвовать в капитале закрытых акционерных обществ.

Одна из подобных интересных структур «Роснефтегаз» — компания, созданная для владения государственными активами в нефтяной и газовой промышленности. Когда-то, более 10 лет назад, она использовалась как временный инструмент восстановления контроля государства над «Газпромом», однако по выполнении этой миссии стало понятно, что структура имеет значительный потенциал и компанию сохранили для решения будущих задач отрасли.

«Роснефтегаз» полностью принадлежит государству в лице Росимущества и, в свою очередь, владеет 69,5 процента «Роснефти» и 16,74 процента «Газпрома», получая от них соответствующую долю дивидендов и аккумулируя их на депозитах.

Помимо поддержки таким особенным способом российской банковской системы (после «Роснефтегаза» этим же занялся Фонд национального благосостояния) и направлением дивидендов в бюджет, «Роснефтегаз» призван выполнять исключительно важную функцию — быть мобильным резервом значительных средств, которые при необходимости могут быть брошены на решение ключевых задач без длительной волокиты и безумно усложненных и парализующих почти любой процесс процедур, свойственных финансированию из федерального бюджета. Если, конечно, речь не идет о финансировании очередных операций Чубайса, как показала проверка «Сколково» Счетной палатой.

Ответ на естественный вопрос о том, чьим именно резервом является «Роснефтегаз», формально управляемый Росимуществом, был дан еще в 2012 году, в мае которого президент Путин своим указом разрешил «Роснефтегазу» инвестировать аккумулируемые им дивиденды «Роснефти» и «Газпрома» в российские топливные компании и участвовать в их докапитализации, чтобы повысить их стоимость перед приватизацией.

Приватизация затянулась по не зависящим от «Роснефтегаза» обстоятельствам, но источник принятия решений был зафиксирован, и компания стала восприниматься многими аналитиками как‎ резерв президента, служащий для быстрого решения стратегических задач. Помимо восстановления государственного контроля за «Газпромом», за счет этих средств была увеличена контролируемая государством доля в Каспийском трубопроводном консорциуме (за счет сделки с Оманом).

В настоящее время средствами «Роснефтегаза» обеспечиваются энергетическая безопасность Калининградской области, где его силами осуществляется строительство второй очереди Калининградской ТЭС, а также — проект судостроительного комплекса «Звезда» в Приморском крае.

Характерно, что недавно вынужденная покинуть пост главы Росимущества Ольга Дергунова возражала не только против заведомо бессмысленной приватизации правительством Медведева крупных пакетов успешных госкомпаний, но и против «раскулачивания» «Роснефтегаза», вероятно, понимая как опытный управленец необходимость для государства иметь мобильный стратегический резерв средств.

Однако с ее уходом ситуация резко поменялась — либеральное правительство Медведева решило изъять в федеральный бюджет значительную часть средств «Роснефтегаза», повысив долю его прибыли, перечисляемую на дивиденды (то есть в бюджет) до 50 процентов.

Формально это игнорирование специфического характера и функции «Роснефтегаза», являющейся, в отличие от других госкомпаний, управляющей структурой, выполняющей функции кошелька государства.

Фактически же это решение ограничивает пространство для маневра в системообразующей отрасли, так как обескровливает ключевой инструмент реализации стратегических задач. Более того, это ограничение гибкости и мобильности всего государства, лишаемого возможности быстро и оперативно реагировать на существенные изменения ситуации.

В краткосрочной перспективе такой удар по стратегу может быть не столь очевиден, но проблема в том, что ТЭК — отрасль с самыми длительными длительными инвестиционными циклами. Именно по этому сейчас еще «живы» дорогостоящие проекты — вкладывались в них еще при высокой нефти. Потому урон от допнагрузки на «Роснефтегаз» будет иметь долгосрочные последствия и уже не только для отдельного сегмента — всей экономики.